Комментарий 4 / 27.09.2017
Александр Искандарян
Концепция «постсоветского пространства» стремительно теряет эмпирическую ценность. Еще недавно популярное название культурно-географического пространства становится все более семантически пустым.
Конечно, для обозначения территорий, входивших в состав СССР непосредственно перед его распадом в 1991 году (территория СССР менялась за время его существования), этот термин может использоваться и через тысячу лет, однако он будет мало что описывать в реальности и станет искусственным. Так, например, сейчас странно звучали бы термины «постримское пространство», «постбританское пространство» или «постоттоманское пространство», потому что обозначение чего-либо как «пространства» предполагает наличие связей в настоящем, а не только в прошлом. Там, где нет актуальной общности, нет и общего пространства. Предположим, Алжир и Вьетнам еще совсем недавно были частями Французской империи, но, кроме собственно этого факта, сейчас их вряд ли что-либо объединяет.
Если рассматривать ситуацию в статике, то значительную часть населения бывшего СССР по-прежнему составляют люди, жившие в СССР. Их социальный опыт, культурные коды, нарративы, даже кухня и некоторые обряды (например, салат оливье и просмотр фильма «Ирония судьбы, или с легким паром» на Новый год) во многом остаются общими. Но, во-первых, и этого не стоит переоценивать: еще во время СССР и новогодний стол, и способность понимать реалии советских мелодрам у жителей Москвы, Каунаса и бадахшанского села были очень разными. А во-вторых, ситуация не статична, а динамична. Общесоветская культура – натура уходящая, у молодежи уже совершенно другие нарративы, причем разные в разных частях бывшего СССР. И чем дальше от нас по времени будет распад СССР, тем более разнообразными будут общие культурные черты. Они будут исчезать и видоизменяться по-разному в разных регионах. Такие ключевые составляющие общего культурного модуса, как массовое знание русского языка, уже невозможно сравнивать, скажем, в Беларуси и Таджикистане.
Если говорить, например, о географии, то тут единства уже совсем не осталось. Оно исчезло почти сразу после разгерметизации советских границ. Жителю Владивостока удобнее ехать лечиться в Китай, чем в Цхалтубо. Жителю Бреста в голову не придет ехать в университет не в Варшаву, а в Ташкент, и москвич поедет кататься на лыжах скорее в Австрию или Словакию, чем в Кыргызстан. Разумеется, существует ностальгический туризм и личные связи между бывшими согражданами, но подобные мотивации уменьшаются со временем и сойдут на нет с уходом из активной жизни последнего поколения, успевшего стать взрослым в СССР, то есть нынешних 45-50-летних.
В политологии говорить о каком-то признаке, объединяющем все постсоветское пространство, уже почти неприлично. И речь тут совершенно не идет о политических формах отталкивания от прошлого, которое, как это характерно для постколониальных дискурсов, видится негативным (что, впрочем, нисколько не мешает существовать и даже нарастать постколониальной ностальгии). Чисто типологически многие постсоветские режимы даже сравнивать между собой не инструментально. Предположим, Эстонию имеет смысл сравнивать с соседствующими с ней северо- и центрально-европейскими странами, а Туркменистан – с Пакистаном или Северной Кореей. Сравнивать их друг с другом бессмысленно. Это, конечно, крайние примеры. Но и, скажем, соседствующие Армения и Азербайджан или Кыргызстан с Узбекистаном отличаются по природе режимов чрезвычайно сильно.
Есть, тем не менее, область, в которой единство постсоветских стран релевантно. Это геополитика. Не география – постсоветское пространство не представляет собой географической общности, – а именно геополитика.
Именно в силу специфической геополитической структуры этого пространства в нем сохраняется общность, и этим постсоветское пространство кардинально отличается от, например, постбританского.
Во-первых, Российская империя была империей континентальной, как и ее наследник, СССР. То есть различные ее части образуют единое географическое целое, хотя и принадлежат к разным регионам и разным частям света. Во-вторых, постсоветское пространство собрано вокруг России, выступающей как его объединяющий элемент. При этом Россия больше всего остального постсоветского пространства вместе взятого – и по населению, и по территории, и по военному и прочим потенциалам. Постсоветское пространство невозможно понимать без его связи с Россией. Эта связь может быть разной, от отталкивания до почти полной внешнеполитической зависимости. Но в любом случае Россия – это самый важный «другой» любого постсоветского общества. Конструкция напоминает колесо без обода, где в центре Россия, она соотносится с разными регионами постсоветского пространства спицами, идущими от центра колеса. Связи же между разными спицами в огромной степени проходят опосредовано через Россию – напрямую друг с другом эти регионы почти ничто не связывает.
Центральная Азия, Южный Кавказ, Балтия и т.н. Западное СНГ (Украина, Беларусь, Молдова) связаны почти исключительно тем, что они были частью СССР. И тем, что они все тем или иным образом связаны с Россией, вынуждены на нее ориентироваться, учитывать ее в своей политике, считаться с ней. Россия и делает это пространство геополитически объединенным. Если представить себе на секунду, что Россия исчезла, то между Кыргызстаном и Арменией не будет вообще никакой геополитической общности. В этом смысле популярное в России выражение «ближнее зарубежье» имеет прямое значение. Невзирая на всю его географическую бессмысленность, в силу которой отделенный от России двумя странами Таджикистан оказывается ближе к России, чем граничащая с ней Норвегия. Просто этот смысл не географический, а геополитический. Таджикистан, конечно же, гораздо более зависим от России, чем Норвегия, и в этом «ближе» к ней.
Конечно, и в геополитической парадигме происходят изменения, и их вектор тоже направлен в сторону разобщения. Регионы постсоветского пространства постепенно меняются, в них появляются другие игроки. На западе это Европа, в Центральной Азии – Китай и исламские государства Ближнего Востока, на Кавказе – также Европа, но одновременно и Турция с Ираном. Впрочем, геополитические изменения идут медленно, осторожно и подспудно. Даже в случае стран, казалось бы, от России сознательно отрывающихся (таких, как Украина или Грузия), довольно трудно представить себе, чтобы они не были антироссийскими, а просто не очень сильно обращали внимания на Россию. Как это делают, к примеру, Норвегия или Хорватия, входившая в состав социалистической Югославии менее тридцати лет тому назад.
Таким образом, постсоветское пространство – это пространство вокруг России. Эта ситуация будет, несомненно, меняться, потому что Россия – единственный крупный внешнеполитический игрок на этом пространстве, уменьшающий свое влияние. Влияние всех остальных, от Китая до США, наоборот, растет. Примеры Финляндии и Польши показывают нам, как проистекает такой процесс: обе эти страны были частями Российской империи, но пост-российскими их называть никак нельзя.
Александр Искандарян - директор Института Кавказа (Армения).
Александр Искандерян довольно стройно обосновал свой подход к пониманию термина "постсоветское пространство" и во многом с ним можно согласиться. Вместе с тем хотелось бы добавить, что содержание этого термина пока имеет и экономическое наполнение. 40 процентов бюджета Таджикистана составляют переводы таджиков, работающих в России, для белорусской экономики основной рынок - Россия, даже для стран Балтии экономические связи с РФ занимают весьма большую нишу в национальной экономике. Поэтому не только гео политика, но и экономика пока во многом определяет "постсоветское пространство". Думаю, нельзя легко отбрасывать и культурные скрепы. Если для коренных народов русский язык не стал приоритетом номер один для изучения, то для русскоговорящей части населения этих постсоветских государств он, безусловно, является таковым. Я в сентябре 2017 г был в Таллине, догадайтесь с первого раза на каком языке общается подавляющее большинство населения эстонской столицы. Поэтому пока рано хоронить как "нерелевантное" понятие "постсоветское пространство". Только если Москва его раньше времени не похоронит своими неуклюжими попытками загнать "ближнее зарубежье" в "Русский мир". профессор БГУ Александр Байчоров