Аналитическая записка № 9 / 09.11.2020
Евгений Прейгерман
В этих условиях возникает естественный вопрос: какой теперь может/должна быть внешняя политика Беларуси? Свой вариант ответа уже предложил председатель Постоянной комиссии по международным делам Палаты представителей Национального собрания Андрей Савиных. По его мнению, Минску следует оставить в прошлом концепцию многовекторности и выработать новую внешнеполитическую доктрину.
Не будем детально анализировать предложения Андрея Савиных, так как они пока носят характер политического заявления, а не содержательной концепции. По крайней мере, из них сложно понять, какая именно альтернатива предлагается и чем она принципиально отличается от существовавших более двух десятилетий общих внешнеполитических установок руководства Беларуси. Однако попробуем в целом порассуждать о том, есть ли будущее у белорусской многовекторности.
Для этого ответим на два вопроса. Что такое многовекторность? И насколько релевантной она остается для Минска в новых международных условиях? При этом новизна условий связана не только и даже не столько с последствиями внутриполитического кризиса в Беларуси, сколько с происходящей структурной трансформацией всей системы международных отношений.
Что такое многовекторность?
Несмотря на регулярное использование термина «многовекторность» в программных документах, выступлениях официальных лиц и медийном дискурсе в подавляющем большинстве постсоветских государств, определить содержательное наполнение термина достаточно сложно. В этом смысле показательно, что в научной литературе фактически отсутствует проработанная и признанная теоретическая концепция многовекторности. Пожалуй, наиболее серьезной попыткой предложить такую концепцию является исследование Елены Гнединой «Многовекторная внешняя политика в Европе: балансирование, примыкание или торг?».
Сама Гнедина подчеркивает, что активно говорящие о многовекторности постсоветские лидеры никогда не давали ее точного определения, ссылаясь на абстрактную идею о «сотрудничестве и сосуществовании со всеми региональными центрами силы». По ее мнению, для республик, расположенных в европейской части бывшего СССР, это подразумевает стремление «чередовать сотрудничество с Россией и ЕС, оставаясь на периферии выстраиваемых ими региональных порядков». И в развитие этого общего тезиса Гнедина утверждает, что:
«“многовекторные” государства в своей внешней политике и не балансируют, и не примыкают – постсоветские элиты торгуются по поводу условий сотрудничества с конкурирующими между собой внешними акторами. Так как их потенциал на международной арене очевидно ограничен, постсоветские государства стараются повысить свои возможности с помощью тактического маневрирования, преследуя при этом собственные цели. Последние включают максимизацию экономических и политических возможностей, а также сохранение какой-то степени автономности от обоих внешних акторов, что позволяет продолжать с ними торг. […] При этом в какие-то моменты они удовлетворяют требования более сильных внешних акторов, чтобы снизить их давление, а в какие-то – маневрируют между ними, чтобы договориться о более выгодных условиях сотрудничества с одним из них или сразу обоими».
Подход Гнединой базируется на теории переговоров, из которой она выводит различные модели поведения «многовекторных» государств. Это позволяет описывать и анализировать действия государств в конкретных ситуациях торга. Однако именно в этом заключается и теоретическая недостаточность: описание того, как многовекторность используется в конкретных изолированных ситуациях, не дает нам полного представления о всей внешней политике государства. Другими словами, как торг с покупателем на рынке является лишь одним из элементов бизнес-деятельности продавца, точно так же и переговоры/торг с партнерами по конкретной теме являются лишь элементом всей внешнеполитической деятельности государства.
Не вдаваясь дальше в теоретические рассуждения, отметим, что торг с самыми разными внешними партнерами любое государство (а не только декларирующее многовекторность) ведет постоянно и на различных уровнях.
И каждое государство прикладывает все свои внешнеполитические усилия, чтобы торги на всех уровнях давали ему в итоге максимально позитивную сумму. В этом заключается суть внешней политики, и в этом смысле все суверенные государства многовекторны.
Однако внешнеполитические стратегии у всех государств разные, что связано с разными условиями, в которых они находятся. Даже среди постсоветских республик сложно найти идентичные внешнеполитические доктрины. Общее у них – это лишь та самая абстрактная идея о «сотрудничестве и сосуществовании со всеми региональными центрами силы».
На таком уровне абстракции неизбежно возникает глобальное и неразрешимое противоречие между базовыми интересами сравнительно небольших «многовекторных» государств и региональных гегемонов. Первые понимают свою многовекторность как развитие максимально широкого круга возможностей во внешнеполитической и внешнеэкономической деятельности. Притом для многих, в том числе Беларуси, именно экономическая рациональность является первичной. Не случайно формулу диверсификации внешней торговли «30-30-30» Александр Лукашенко называл не иначе, как формулой суверенитета. В то же время региональные гегемоны (в том числе Россия и некоторые государства ЕС) склонны воспринимать многовекторность постсоветских стран как попытку «усидеть на двух стульях». Что имеет в их представлении исключительно геополитическую и потому негативную коннотацию.
Как изменяются международные условия?
Система международных отношений находится в процессе трансформации. И это уже исторический факт. Однополярная модель, основанная на глобальной гегемонии США, постепенно преобразовывается в новую модель с еще не до конца понятными очертаниями. Очевидно лишь то, что главным структурирующим фактором этой модели будет стратегическая конкуренция между США и Китаем. Однако практически исключено (по крайней мере, при сохранении имеющихся трендов), что в итоге система вновь станет строго двухполярной, как это было в годы Холодной войны.
В новой системе будет минимум 5-6 региональных держав, которые уже обладают и продолжат обладать широкими возможностями, влиянием и автономией. Пекин и Вашингтон будут вынуждены выстраивать отношения партнерства с какими-то из них, так как не смогут навязать им отношения подчинения и будут нуждаться в них для конкуренции друг с другом. При этом интересы всех этих держав будут достаточно различаться, что сделает невозможными устойчивые коалиции между ними.
Сторонники идеи о конце многовекторности в Беларуси и других постсоветских республиках опираются на тезис о том, что процесс глобализации дал импульс другому процессу – глокализации. В результате, по их утверждениям, вокруг региональных держав по всему миру начали образовываться мощные макрорегионы, которые и сформируют основу новой многополярности.
По мере трансформации системы международных отношений, согласно этому аргументу, макрорегионы становятся самодостаточными, а сотрудничество между ними резко сокращается или даже уступает место противостоянию. Соответственно, делается вывод, что Беларуси нужно просто сконцентрировать 100% своего внешнеполитического внимания на евразийском макрорегионе, к которому она уже принадлежит.
Однако есть ли основания для таких ожиданий и выводов?
Значимость регионов в международных отношениях действительно повышается и продолжит повышаться. Но в отличие от времен Холодной войны, вероятность возникновения в обозримом будущем нового «железного занавеса» или его регионального аналога где бы то ни было в мире мизерна. Взаимосвязанность и взаимозависимость между государствами, претендующими на лидерство в новой системе, слишком велики и глубоки – и прежде всего, между США и Китаем. Поэтому, пользуясь словами сингапурского дипломата и ученого Билахари Каусикана, «амбивалентность является самой значимой характеристикой всех отношений между ключевыми государствами». И именно амбивалентность будет основной характеристикой отношений между регионами.
Следовательно, и геополитическая борьба претендующих на региональное лидерство государств не может быть похожей на конфронтацию между США и СССР времен Холодной войны. В том числе в плане создания и поддержания жестких сфер влияния. А без «железного занавеса» и жестких сфер влияния у малых стран по определению больше пространства для маневра, которым они неизбежно будут пользоваться в своих интересах. Да и в интересах великих держав сохранять, как минимум, экономические и логистические связи, в которых задействованы малые страны. А как максимум – следовать старому рецепту Генри Киссинджера: снижать напряженность между собой, позволяя менее сильным странам брать ответственность за не самые важные международные проблемы.
При этом фрагментация и переформатирование логистических и производственных цепочек уже в среднесрочной перспективе практически неизбежны, особенно на фоне пандемии COVID-19 и общей неопределенности будущего. С помощью экономической регионализации государства по всему миру будут хеджировать риски. Например, в ЕС будут стараться заместить (или дополнить) импорт стратегически важных товаров из далеких регионов либо собственным производством, либо импортом из соседних стран. И в этом смысле регионализация будет подразумевать не оформление политических блоков, а географическую концентрацию критических производств, которая не может полностью совпадать с границами региональных интеграционных объединений. В результате эффект от экономической регионализации будет прямо противоположным ожиданиям сторонников идеи о конце многовекторности.
Регионализация производственных и логистических цепочек будет создавать еще большие предпосылки для многовекторности стран, в том числе Беларуси. Там, где в глобальной системе разделения труда белорусские производители были неконкурентоспособными, регионализация будет открывать для них новые возможности. Как всегда, чтобы воспользоваться этими экономическими возможностями, будут нужны благоприятные политические отношения с соседями и ключевыми государствами в регионе.
Конец белорусской многовекторности?
Резюмируя, сложно обнаружить объективные причины, из-за которых отказ от многовекторности соответствовал бы интересам Беларуси.
Во-первых, любая суверенная внешняя политика по определению многовекторна, даже если один из векторов явно доминирует над всеми остальными (что мы и имеем в случае Беларуси). Так как любое государство – от великих держав до малых стран – получает тем больше возможностей в международных отношениях, чем более широкое у него поле для маневра. А чем ýже это поле, тем с большей вероятностью государство не только не реализует свои национальные интересы, но и вообще потеряет международную субъектность.
Поэтому предложение об отказе от самой идеи многовекторности является нонсенсом для любого суверенного государства. Особенно такого, как Беларусь – расположенного в центре Европы, в зоне «наслоения» цивилизационных платформ, пересечения торговых путей и соприкосновения интересов великих держав.
Во-вторых, нет и структурных предпосылок для отказа от белорусской многовекторности. По выражению Федора Лукьянова, в результате происходящей трансформации системы международных отношений «всевластие “больших” не исчезает до конца, но размывается». А это, говоря по-простому, и есть идеальная среда для многовекторности небольших государств, которая предоставляет им возможность в полной мере реализовывать собственную международную субъектность. Притом в большинстве случаев в выигрыше от нее остаются не только сами небольшие государства, но и региональные и великие державы, которым многовекторность малых стран позволяет решать некоторые свои проблемы. Как в области экономики, так и безопасности.
В-третьих, отказ от многовекторности шел бы вразрез и с общественным мнением в Беларуси. Социологические исследования традиционно фиксируют доминирующие установки белорусских граждан на одновременное сотрудничество со всеми ключевыми зарубежными партнерами. Даже если политическая обстановка в мире или регионе делает такое сотрудничество проблематичным. В последние годы общенациональные опросы на политические темы затруднены в Беларуси, однако в тех редких случаях, когда исследования проводятся, результаты подтверждают многовекторные предпочтения общества.
Важность этих данных не в том, какую роль в процессе принятия управленческих решений в Беларуси играет общественное мнение. А в том, что уход от многовекторности в стране, в которой ни один отдельный внешнеполитический вектор не имеет даже трети сторонников, чреват еще большим усилением общественно-политического раскола. Поэтому худшее, что можно сделать в условиях уже разразившегося внутриполитического кризиса, это объявить об окончании многовекторности.
Евгений Прейгерман - директор Совета по международным отношениям «Минский диалог».
Публикация подготовлена при поддержке белорусского офиса
Фонда им. Конрада Аденауэра (Германия). Ее содержание
отражает исключительно мнение автора.
